Она всегда представлялась мне светом. С яркими рыжими волосами, чистыми глазами и слегка склонённой на бок головой. Тонкая морщинка, бегущая по лбу от виска к виску, украшала овал лица, накладывала отпечаток не_идеальности на ровные контуры. Улыбка без хитростей и ехидностей, не искривлённая двоякими смыслами и сарказмами. Простые и незамысловатые свитера, старые, тёртые джинсы выцветших на коленках тонов. В чём заключается свет? Свет - это когда рядом тает снег. От смеха или безразличия, иногда даже просто от скуки, но тем не менее тает и делает это самым бессовестным образом. Молча. И даже грусть у света получается тёплой на ощупь. К ней легко прикасаться. В ней легко искать отражения. Бежать по льющимся с плеч волосам. А настроения меняются плавно, красиво, совсем по-доброму и очень тихо. Свет бесшумен. Свет невидим. Свет можно почувствовать руками, вдохнуть внутрь и любить по утрам.
Она всегда казалась мне тьмой. Чёрной, злой и мрачной. Меланхолия никогда не спадала с её ресниц, а с пальцев капал на деревянные полы чёрный лак. Кожа не выгорала на солнце, сохраняя белизну и нанесенные тушью росчерки. Тонкие губы прятались под тёмно-бордовым. Длинные волосы цвета колючей смолы. Тьма никогда не смеётся, лишь ядовито ухмыляется. Её улыбка искривляется и дрожит от выедающего изнутри злорадства. При всём при том тьма красива и мила. С ней скучно рядом, но скучно в наилучшем смысле. Тьма носит длинные узкие юбки, заматывает руки чёрной клейкой лентой и вплетает в волосы коричневые лоскуты. От неё не тает снег. Но и не замерзает вода. Тьма похожа на кофе со льдом и гуталином, поданным к столу бездомным горничным в качестве подарка за блестяще начищенные полы. Внутри её точат опарыши и жуки-могильщики. Она никогда не меняет настроения, лишь чередует их оттенки, притупляет некоторые грани, затачивает кое-какие углы. Тьма не торопится, никогда не спит и не издаёт ненужных звуков. Её язык заколот булавками, она не знает многих слов. Её легко напугать, её можно разбить, как дорогую фарфоровую куклу, об угол кровати.
Я всегда казался себе абсолютно серым. Гвоздиком, на котором колышутся гирьки весов. Подвесом для маятника. Шайбой между болтом и гайкой. Безразличным монахом в широком балахоне, лишённым всякой философии. Без глаз, без ушей и рта. От серого не тает снег. От него не дрожат ресницы, к нему не прикасаются любопытные пальцы. В него не опускают руки, им не лечат бессонницу. С ним не разговаривают. Серым хорошо раскрашивать чугунные оправы и обложки книг.
А потом оказалось, что нет никакого света. Нет никакой тьмы. И нет ничего совсем серого. И нас тоже нет и никогда не было. Даже камень, лежащий на обочине, переливается какой-то там гаммой, зависящей от освещения и цветов всего окружающего... Вот так даже самое обычное здесь умудряются наделять нормальным смыслом. Мы не совершаем подвигов и этим мы значимы для мира. Во всяком случае так считает труп на моём диване.
G.Brom - Lady Death: