В тот день как обычно лил дождь, а штукатурка искрилась водяной испариной под холодным неоновым светом. Всё так же продолжали умирать по колёсами голуби, а трамваи - ржаветь за спиной у солнца. Её по-прежнему называли Алисой, а меня – по четырём первым буквам ненастоящего имени. И мы всё так же продолжали жить на двух совершенно разных концах города. На её окраине цвели чумазые фиалки и высотные краны, на моей гремели поезда. Между нами не проходило ни одной удачной телефонной линии. Сотовые операторы брали слишком дорого за молчание в трубке, а почтовые голуби слишком часто попадали под машины, не донося свои послания до заветных целей. Я привык к поездам, их вид из окон каждое утро, каждый вечер, полдень и ночь не вызывал никаких эмоции, кроме сонливости. Она не могла сомкнуть глаз, когда оставалась на ночь. Стук колёс, по её словам, был худшим звуком из всех, какими её когда-либо пытали по ночам. Я ненавидел высотные краны. Они имели обыкновение загораживать собою небо и рассеивать солнечные лучи. Их диковинные рамы сплетались красивыми узорами над домами и деревьями, образуя целый купол промышленных технологий. Вот только вся земля под ногами была изрезана тенями, а на головы, вместо дождя, капало что-то чёрное с примесью ржавчины. Вся эта маталлическая масса на верху протекала, гнила и ржавела. Иногда краны падали. Поэтому мы редко виделись. Алиса часто болела, я много спал по ночам. Потом и вовсе сменил телефонный номер. Она покрасила волосы, порезала подол юбки на лоскуты. Теперь мы видимся очень редко, в исключительных случаях и на нейтральной территории. На крыше заброшенной авиамастерской. Я рассказываю о своей маленькой бытовой жизни и мерзкой учёбе, она читает мне заметки из прошлогодних газет. Нас двое, а всё остальное в нашем старом промышленном городишке вращается по одиночке. В этот вечер она снова попросилась переночевать у меня под визги тормозных механизмов тепловозов. Как когда-то раньше, когда трамваи ещё не были такими страшными и ржавыми, а нас с Алисой объединяло что-то гораздо меньшее, чем пушистый диван, шерстяной плед и выпуклый телевизор. А впрочем... пора ложиться.



До завершения жизни моего Word’а осталось 37 запусков. А мне ещё жить и жить... Надо отметить, круглая дата.